Мужчина подумал какое-то время, потом, похоже, решил, что ситуация сложилась не очень красивая и ее надо сгладить. Девушка, сидевшая справа от Насти, докурила свою сигарету и ушла, и новоявленный кавалер немедленно взгромоздился на освободившееся место.

– Я очень извиняюсь, – начал он, – я не хотел вас обидеть… Вы не обиделись?

– Я не обиделась, – улыбнулась Настя, надеясь, что на этом инцидент можно будет считать исчерпанным.

Но кавалер, судя по всему, полагал несколько иначе.

– Я ничего не имел в виду… Вы очень симпатичная женщина… – продолжал он. – Вы даже, можно сказать, красивая… Ну и что же, что не молодая… Но вы точно не обиделись? Правда?

– Я не обиделась, – повторила Настя медленно и четко. – Все в порядке.

– А давайте выпьем в знак того, что вы меня простили! – обрадовался мужчина.

– Я не пью. Успокойтесь, пожалуйста, я не обиделась и не сержусь.

Она собралась было проявить непреклонность и сказать что-нибудь резкое, если он не отстанет, но вдруг подумала, что бессмысленное пререкание с нетрезвым мужичком – тоже способ отвлечься.

– Но вы же что-то пьете… А давай на ты, а? Выпьем на брудершафт, я буду точно знать, что ты не обиделась.

От него несло свежим перегаром, и Насте стоило изрядных усилий не морщиться от запаха. Она внезапно развеселилась.

– А давай! – согласилась она. – Только мне что-нибудь безалкогольное.

– Болеешь, что ли? – с сочувствием спросил кавалер.

– Ага. Ты ж сам видишь: я старая уже. Болезней миллион, таблетки пью горстями.

– Сделай даме… – Мужчина собрался сделать бармену заказ и запнулся.

Было очевидно, что безалкогольной продукцией он отродясь не интересовался и названий никаких не знает.

– «Снежинку», – подсказала Настя.

– Во! «Снежинку» даме наморозь, – обрадовался мужчина. – А мне вискаря с колой.

Бармен как-то странно усмехнулся, неодобрительно посмотрел на Настю, но через минуту поставил на стойку два стакана: один – высокий и узкий – с коктейлем, второй – пониже и пошире – с виски, разбавленным пепси-колой.

– Ну, поехали!

Кавалер выставил вперед согнутую в локте руку со стаканом. «Выпить-то я выпью, – подумала Настя, – тем более что пить действительно хочется. А вот потом же целоваться придется… Как бы от запаха перегара не помереть».

Ее спас Коротков. Вернее, телефон, издавший сигнал о получении сообщения. Быстро допив свой напиток, Настя ловко уклонилась от пьяных объятий и вытащила телефон:

– Извини, срочное дело.

Мужик попытался обидеться, но она уже забыла про него, впившись глазами в экран, на котором светились такие чудесные слова: «Порядок. Еду».

Воскресенье

Утром Коротков, надев костюм вместо вчерашних джинсов и придав лицу выражение деловитой собранности, сел в машину к Володе и поехал «решать вопросы». Настя же, одевшись попроще, как для неспешной прогулки, покинула гостиницу через полчаса после Юрия, прошла два перекрестка и свернула в переулок, где еще вчера Егоров оставил для нее машину. В гостинице за ними, конечно же, наблюдали, это понятно, а вот за ее пределами – крайне маловероятно. Наружное наблюдение – штука дорогая, если осуществляется профессионалами. А если лохами – то Настя и Коротков заметили бы их в первый же день.

Сев за руль старенькой машины Егорова, она порадовалась: все было знакомым и понятным, потому что навыки вождения Настя Каменская получала много лет назад на автомобилях как раз этого поколения. Дорогу до психоневрологического интерната она помнила хорошо и преодолела уверенно, не заглядывая в карту на каждой развилке.

Той медсестры, с которой Настя разговаривала в первый приезд, не было, сегодня не ее дежурство, но ведь если Дмитрий Голиков прожил в интернате много лет, то его коробочку с сокровищами наверняка видели все сестры, и не по одному разу. Медсестра средних лет, похожая на сдобную булочку, сразу поняла, о чем ее спрашивают.

– Конечно, я помню, – закивала она. – А что случилось?

Настя достала фотографию, показала женщине.

– Ой, так это же Дима наш, – заверещала медсестра. – Какой молоденький! Это сколько же ему здесь лет?

– Восемнадцать.

– И вот этого я помню. – Она ткнула пальцем в Ворожца, который на снимке стоял в центре группы, обнимая одной рукой Голикова, другой – девушку, которую предположительно звали Юлей. – Только постаревший, само собой. Он к Диме нашему приезжал, как раз в мою смену. Все расспрашивал о нем, как он да что, как чувствует себя, что говорит. Потом в комнату к нему прошел, посидел с ним немножко. Вышел расстроенный такой! Ничего, говорит, Димка не помнит и меня не узнает.

– Он всего один раз приезжал? – спросила Настя.

– В мою смену – один раз, это точно. Но мы ж работаем сутки через трое. Может, другие девочки его видели.

Ладно, захочет Егоров – сам приедет и с медсестрами из каждой смены поговорит. Времени и так в обрез.

Настя попросила посмотреть повнимательнее на изображенную на снимке девушку.

– Обратите внимание на заколки. Они похожи на ту, которая была у Голикова?

Медсестра долго щурилась, то отставляла руку с фотографией подальше, то приближала к глазам, потом не выдержала и, сконфуженно улыбнувшись, достала из кармана очки.

– Никак не привыкну, – вздохнула она. – Все кажется, что очки для чтения – признак старости. Говорят же: возрастная дальнозоркость. Ужасное слово какое: возрастная! Особенно для нас, женщин.

Она подняла глаза на Настю.

– А вы пользуетесь очками?

– Конечно, – рассмеялась Настя, – давно уже. Постоянно ношу с собой.

Она открыла сумку и показала медсестре очечник. Та снова вздохнула, не то с пониманием, не то с облегчением, и принялась рассматривать фотографию.

– Вроде такая же, – неуверенно произнесла она. – У Димы была черная, пластмассовая, с большим красным цветком. А здесь цвет не разберешь…

– Но в целом, по виду, похожа?

– Похожа. Очень похожа. А что случилось-то? – повторила она свой вопрос, ответа на который так и не получила.

Зато получила конверт, после чего перестала проявлять любопытство. Однако напоследок все-таки добавила:

– Я должна буду сообщить дежурному врачу о нашем разговоре. У нас с этим строго, знаете ли.

– Конечно, – улыбнулась Настя, – сообщите. Никаких секретов у меня нет.

Похоже, вчерашние соображения нашли свое подтверждение. Дмитрий Голиков хранил заколку Юли, девушки своего друга. Ну и что? Юля – красавица, наверняка в нее были влюблены все четверо. Нет, тут что-то еще… Что-то такое, что ей, Насте, в голову пока не пришло.

– И слава богу, что она больше не объявлялась! – сварливо заявила изможденного вида немолодая женщина с натруженными руками и глубокими морщинами. – Толку из Юльки все равно не вышло бы, а куда нам ее с младенцем в подоле? Своих ртов хватает, еле-еле концы с концами сводим. И не выгонишь, сестра ведь. Так и сидела бы на нашей шее, ребеночка бы подкинула нам и хвостом крутила бы.

– Насчет ребеночка – это точно? – спросил Егоров, уже минут сорок выслушивавший злобные, полные ненависти слова старшей сестры Юлии Ульянцевой, найти которую и в самом деле не составило особого труда. – Она была беременна, когда уехала?

– Ну, это вряд ли, – фыркнула женщина. – Юлька очень о себе много понимала, в артистки собралась, была бы тяжелая – не уехала бы. Вечно ей все самое лучшее доставалось, она ж младшая, когда родилась – мне уже почти двадцать лет было, да и остальные братья и сестры подросли, вот родители на Юльку все внимание и кинули. И красавица-то она, и умница, и талантливая, и большое будущее у нее. У нас всех, понимаешь ли, нет никакого будущего, кроме как метлой махать и уголь грузить, да на огороде вкалывать, а у нее есть!

– Тогда почему вы упомянули о ребенке? – не унимался Виктор. – Она вам сообщила после отъезда, что родила?

– Да прям! Будет она нам сообщать, дожидайся! Мы для нее мусор. Как уехала в Москву – так и все, с концами. Ни письма, ни звонка по телефону, и не приехала ни разу, хоть бы родителей навестила, сучка, пока они еще живы были. А я тебе так скажу: какая она артистка, к едрене фене? В проститутки она подалась, вот в этом я не сомневаюсь, таким, как Юлька, одна дорога. Ну, а где койка со всеми подряд, там и беременность рядом. На шалаве-то какой дурак женится? Значит, останется с ребеночком одна да без работы своей подстилочной. Куда ей деваться? Только к нам, сюда, на нашу шею. Она ж принцесса, едрена вошь, нормальной работой ручки марать не будет. Ну, раз не вернулась, значит, обошлось без ребеночка. Может, мужика нашла какого-нибудь. А может, и померла уже.